Татьяна Санникова (в девичестве Сыпыгьюк), дочь (2020)
Какой вы ее помните?При ней не забалуешь.
Строгая?Строгая, но мы-то уже знали, что она такая, мы не боялись ее, потому что она наша мама. А других детей в гости не пригласишь. «Пошли к нам?» — «Не-е-е-е, у тебя там мама такая!» Почему, вроде нормальная мама. Она была член обкома, а тогда партийных работников боготворили. Она в школу пришла и сказала, чтобы нам [ее детям] никаких поблажек не было. Если троечница — пусть троечница, если не знает — пусть учится, не надо «пятерок» ставить.
Вы с ней на эскимосском говорили?Я до пяти лет вообще не знала русского языка. Я воспитывалась двумя бабушками: у Сыпыгьюка мать (я, правда, не знаю, как ее звать).
Айниңа.Ага. И прабабушка Кусяги. И мы с ними только по-эскимосски.
То есть вдова Гальмугье?Да. Вот я с ними только по-эскимосски разговаривала. Я в садик-то пошла в пять лет и не знала [русского]. Мне брат двоюродный, у Владимира сын, переводил, что говорили <...>.
Она умела погоду делать?Мама наша — да, умела погоду делать. Позвонишь ей с Магадана: «Мама, вылететь не могу!» Дорогу могла сделать. С Провидения выходишь — дождь. «Мама, не могу, не видно: туман». Позвонила, идешь, и тумана нет. Умела делать.
А как она это делала?А я не знаю. Это уже еt надо было спрашивать. Она меня ничему не научила, я и не хотела.
Почему?Потому что я не хочу и не хотела. Мне было стыдно, когда Айнана, Людмила Ивановна, говорит: «Вот у тебя же дедушка, мама и бабушка вот такие были». Ну и что? А я не хочу быть такой. Я комсомолка была, честная и хорошая комсомолка.
Вы думаете, она так умела из-за того, что у нее дед Гальмугье [известный шаман]?Она же маленькая была — она смотрела, как они это делают. Она же в яранге жила. Вот мама мне рассказывала, что она партийный работник была и часто покупала спиртное для одного мужчины. Он помогал ей уголь порубить, дрова нарубить. И он выпивоха был. Кстати, тоже шаман — Аӷлю. В воскресенье после пьянки он придет — она ему бутылку давала, чтобы он не ходил, не побирался, одеколон не пил. А тут он зашел, а я капризничала. Мне полтора—два года было. Он зашел и видит, что я вредничаю, ору на маму, ругаюсь. А лето. Тогда лодок не было своих, только вельботы колхозные. Он говорит: «Что с ней?» «Да вредничает. Ремня, наверное, хочет получить». «А что она хочет?» — «Упу [асцидия] захотела. А лето — что я, вплавь пойду ловить упу, что ли?» Он говорит: «Ты кружку воды набери». Металлическая кружка небольшая. Мама зачерпнула. И пошла в комнату за бутылкой. Приходит, а я с упой стою! Она в шоке: «Что такое?!» А этот говорит: «А, нормально». Она говорит: «А как ты, что?» А он вот так вот залез в кружку, вытащил и мне дал. Я не знаю, как можно в кружку всю руку засунуть, но он это сделал <...>.
Вы на Старое Чаплино [Уңазиқ] ездите?Мы ходили туда, и она показала место, говорит: «Вот это место — Старое Чаплино, Уӊазиқ в нашей семье». И вот мы туда ходим до сих пор.
Это где-то за речкой?За речкой.
То есть это не Уӊазиқ, но это в ту сторону?Да.
И она назвала это место Уңазиқ?Да. До сих пор я помню, с четырех лет. Я не знала, что Уназик далеко. Вот они меня одевают: «Пошли!» В августе месяце именно. Где-то 10–12-е число. «На Старое Чаплино!» Я прям рыдаю: «Мама, я не пойду, я устану, нет!» «Ничего страшного, дойдем». Я на нее ругаюсь: «Ты меня не любишь, я сейчас буду еще и вещи ваши тащить! Далеко идти на Старое Чаплино!» А когда сюда пришли, я говорю: «А где Старое Чаплино? Здесь же нет». «Нет. Именно сюда». И дети мои такие же. Я им все время говорю: «Сейчас пойдем на Старое Чаплино!» «Ой, я не пойду, я поеду!» — «Ну поезжай, если ты захочешь по тундре, поезжай на Старое Чаплино» <...>.
Она шаманила или шаманкой была?Шаманкой. К ней часто обращались, но это такие, бытовые проблемы. Муж налево ходит. Я, помню, пионерка, комсомолка. «Мама, как тебе не стыдно такими вещами заниматься!» — «А что такого, если человеку помогаешь?» Я еще помню, я говорила: «Мама, а почему ты другим можешь помочь, а нам нет?» Себе никак, почему-то никак не поможешь. А почему — не знаю.
Она в бубен била?Да. Мы говорили: она бубнила.
И она это делала прям дома у себя?Конечно. У нас часто вечером пурга дует, дует несколько дней. Она вытаскивает бубен и начинает. Жутковато: свет-то выключают! Жирничек [масляный светильник] выключают, и неприятно. Знаешь, сейчас что-нибудь будет обязательно!
А где ее бубен?Я ж говорю: сгорело все.
А кто ей сделал бубен?У Эттына Михаила сын. У нее свой бубен был, но тот, который ей дед оставлял, порвался. Конечно, дедушка еще в Старом Чаплино умер. А потом она уже сама себе сделала.
Дед ее — Гальмугье?Гальмугье, да.
Он ей оставлял свой бубен?Не свой. Он ей делал.
Она застала его?Конечно. Он ее обожал, он без нее жить не мог. А вот, кстати, бабушка, она обожала Володю, дядю Володю [Владимира Насалика]. Она его баловала, все сладости ему отдавала. А Гальмугье, наоборот, бабушку любил сильно, маму мою.
Вы думаете, что Гальмугье передал ей дар?Да, он же все время с ней, он боялся. Чуть кашляет — начинает лечить.
И он ей сделал бубен?Да, он ей сделал бубен.
У вас сохранялся этот бубен какое-то время?Да, у нас отдельный чемоданчик был самодельный на замке. Открываешь — там постукалочки и даже пузырик такой, чтобы брызгать, там лежал <...>.
Но она ведь била в бубен не только ради песни?Она могла не бить в бубен, а просто сказать, и это было. Вот после твоего ухода, мы сидели, сын мой старший, и он говорит: «Я вспомнил, как она говорила». Допустим, что-то тяжелое, трудное, что ты не можешь сделать. Позвать ее, даже если ее уже нету. Просто позвать ее: «Помоги!» И она сделает.
Даже сейчас?Даже сейчас мы можем. Обязательно потом ахқышақ [кормление предков] сделать.
А что она любит, что вы ей даете?Она любила чай пить с галетами. Кусковой сахар. Обычно я ей даю моржатину, нерпятину. И курево, обязательно курево. Она без курева никак не могла.
