Людмила Ермолаева, двоюродная внучка (2020)

Ну вот она [бабушка] говорила, что он фокусник, что много что мог. Я дома иногда вспоминаю и невестке своей рассказываю <...>. Сейчас смотришь, по телевизору показывают иллюзионистов, фокусников знаменитых. Мне кажется, он был на их уровне, наравне с ними, был бы такой знаменитый. Что-то умел такое делать, но выпивал — конечно, выпивал! Был такой грешок за ним. И его посадили за решетку — в вытрезвитель, в милицию. Закрыли на ключ, а он, Аґлю, говорит милиционеру: «Ты лучше выпусти меня, я пойду домой, в Чаплино». В Провидении [районный центр в 20 километрах от Нового Чаплино] это было. «Нет уж, сиди», — тот говорит и закрыл его. И идет себе куда-то милиционер, поворачивается, а он за ним идет, рядом с ним! Тот в недоумении: как это, закрыл же его на ключ... А он за ним идет, сзади. Он опять — и несколько раз так. Он сам рассказывал бабушке, смеялся: «Он меня закроет, а я за ним иду».

Валентина Селякина (2020)

Раньше, когда мы были детьми, у нас ездил автобус. Старинный автобус. И там водил Кириллыч. Такой высокий старик. А раньше верхней дороги не было — только нижняя. Дебоширил Аґлю — такой вот был, дебоширил. А водитель ему говорит: «Хватит дебоширить, успокойся!» Надоело ему, остановил автобус и выгнал его. Тот вышел и говорит водителю, Кирилычу: «Ну пока!» Тот вошел, дверь закрыл, включает зажигание и не может уехать. Потом психанул и позвал его, мол, иди, садись! Этот сел, и они уехали. Вот такое я знаю. И его спрашивали.
Он всегда стоял возле магазина, выпрашивал по 50 копеек, по 20 копеек. Раньше одеколон продавали, и он просил, и они, старики, пили [одеколон]. А потом его кто-то спросил: «Почему ты в магазине не берешь, ты же можешь?» Он говорит: «Такое нельзя». Не то что честный, а нельзя. Дар пропадет.
Обмануть в магазине нельзя?
Да. «Обмануть в магазине, — говорит, — я не могу». Не положено. Он никого не обманывал, просто он был такой сам по себе.

Нина Насалик (2020)

А Аґлю вы помните?Этот вообще был! Я сама помню: мама водку купила, уголь привезли в кладовку. Она мне водку дает, говорит: «Спрячь». Это была суббота. Я пошла в угольник положила, засунула, а рано утром слышу — стучится Аґлю. «Кто это?» «Это я, Аґлю. Я опохмелиться пришел», — только он по-эскимосски. А мне любопытно. «Нету у меня опохмелиться!» — «Не ври: у тебя есть». — «Я не вру, у меня нету». — «Не ври: есть, есть! Вот послушай». И вдруг я слышу: угольник у нас был через стенку, там бутылка вот так «ы-ы-ы»!
Перекатывается?Перекатывается. Мама тихонько мне: «Где ты спрятала?». Я говорю: «В угольнике. Придется ему открыть». Он знал, а ведь я прятала! А потом Володя мой рассказывал: кто-то из его детей сильно упу [асцидия] хотел. Это было летом, что ли, тогда не было лодок. И Аґлю зашел: «А чего он плачет?» « Да вот, упу хочет, а где взять!». Он говорит: «Кружку дайте, простую такую. Не железная, а такая алюминиевая. Воды наберите!» Он что-то поговорил, накрыл платочком, засовывает руку, вытаскивает — упа! Аж с камнем и еще течет. «Еще надо?» Еще вторую из этой кружки. Аж Володя с Кларой удивились. Вот он был сильнейший шаман!
Аґлю каким был? Вы говорите, бабушка только для своих шаманила, а Аґлю — всему селу?Всему селу.
Откуда у него силы?Не знаю. Володя рассказывал, что, когда он, Аґлю, был мальчишкой, дядя его убил нерпу. В Старом Чаплино, что ли. И  Аӷлю побежал помочь ему. А нерпа была мерзлая совсем. И дядя ему дал веревку, и вперед сам пошел. Шел-шел и что-то назад резко повернулся, смотрит — Аґлю идет спокойно, а нерпа мерзлая — за ним. И когда он повернулся, нерпа опять замерзла, и Аґлю пришлось тащить. Вот, наверное, он тогда еще, мальчишкой, был шаманом. Шаманил. Бывает же у некоторых талант. А мы тупые вообще.

Татьяна Санникова (2020)

Вот мама [Ольга Сыпыгьюк] мне рассказывала, что она партийный работник была и часто покупала спиртное для одного мужчины. Он помогал ей уголь порубить, дрова нарубить. И он выпивоха был. Кстати, тоже шаман — Аґлю. В воскресенье после пьянки он придет — она ему бутылку давала, чтобы он не ходил, не побирался, одеколон не пил. А тут он зашел, а я капризничала. Мне полтора–два года было. Он зашел и видит, что я вредничаю, ору на маму, ругаюсь. А лето. Тогда лодок не было своих, только вельботы колхозные. Он говорит: «Что с ней?» «Да вредничает. Ремня, наверное, хочет получить». «А что она хочет?» — «Упу [асцидия] захотела. А лето — что я, вплавь пойду ловить упу, что ли?» Он говорит: «Ты кружку воды набери». Металлическая кружка небольшая. Мама зачерпнула. И пошла в комнату за бутылкой. Приходит, а я с упой стою! Она в шоке: «Что такое?!» А этот говорит: «А, нормально». Она говорит: «А как ты, что?» А он вот так вот залез в кружку, вытащил и мне дал. Я не знаю, как можно в кружку всю руку засунуть, но он это сделал.

ВОСПОМИНАНИЯ О КАМЛАНИЯХ

Ирина Атаку (2020)

Собирались все родственники близкие. Из комнаты всю мебель выносили. Ну какая раньше мебель была? Железные кровати, конечно, легко было убрать. Во всяком случае так оставляли пустое [пространство]. С этой стороны вот так вот дверь в комнату. Матрасы, одеяла, и мы все сидим <…>, все сидят, лежат, кому как удобно. А он в центре комнаты, там тоже ничего. И он в кромешной темноте шаманил себе <…>. Ничего не увидишь, кромешная темнота. Во-первых, вечером, окна закрыты. Хоть у него и свечка, но он гасит потом. Вот это я помню хорошо. Звуки хорошо разносились, дом пустой, раньше и ковров-то не было, и всю мебель вынесут. Кромешная тишина, темнота, даже если заходят — не увидят ничего. Вот это я помню.

Елена Глаголева, племянница (2020)

Кстати, дядя Аґлю. Я его плоховато помню. Я в младших классах [была], когда его не стало. Я помню, маленькая, в садик еще ходила, и вот эта бабушка, которая меня воспитала, говорит: «Сегодня мы пойдем на вечеринку». Хорошо, я уже жду этого вечера.
И вот вечер, идем к ним. Рядышком буквально они жили. Приходим — пение, бубен, свет они выключат, кому-то что-то показалось, я прислушивалась. Я слушала, как он поет. Поет постоянно и в бубен играет. Я сижу рядом с бабушкой, которая меня растила. Она меня почему-то сильно хотела то ли прикрыть, даже ушки закрывала. А потом свет зажгут, и какие-то изменения были, но я плохо помню. Только как ходили на эти вот пения.

Александра Мумихтыкак (2020)

Например, когда отец утонул, я помню хорошо <…>. А мы пошли к соседям. Я помню, по снегу, потому что хрустел снег. Рядышком — крылечко к крылечку. Зашли, разделись. Ни кроватей, ничего не было, только вот эти вот на полу шкуры. Заходим — холодно, с правой стороны печка. Стенка, и вот здесь вот печка. Где греешься все время. И там стоял граммофон. Не граммофон, а патефон, и сверху пластиночки. Когда мы вошли, он уже сидел напротив. Ни шкафов, ничего у стенки. На чем-то таком, весь был голый. Ой, прости меня [за те подробности], что я рассказываю! Просто был закрыт тряпкой или чем-то. Сидел по-турецки, и рядом бубен лежал. Ужас, конечно, было страшно, но мы не плакали, не кричали, ничего. Обычно дети же от страха плачут. Сколько мне было? Три–четыре года. Я закрываю глаза и помню отчетливо.
И что он делал?Шаманил. Он начинал петь: «Ы-ы-ы», — и как будто бы собаки пищали то ли чайки кричали. Будто бы кто-то пищал, кричал. Он бил в бубен и пел: «Аы-ы-ы-ы!» — как будто по-чукотски пел. Вот закрою глаза и прямо вспоминаю. Вот этот дом и все это отчетливо вижу. Коридор. Как заходишь, коридор и кладовочка. Где угольник. И он начинал петь. Мы с Людой как будто не верили в это, но наверное, поглядывали. Не знаю как. И Люда даже помнит…
Люда — это ваша…Старшая сестра. Здесь жила которая. Патефон стоял, все закрыто, он в бубен бьет, и прям слышно бубен в полной кромешной темноте. Темно, света нет, темнотища полная, хоть глаз коли! И он бьет: «Ы-ы-ы!» И вдруг заиграла музыка.
Патефона?Патефонная. А в двенадцать свет гасили. И вот пока он играл, жена его подошла, свет включила, а патефон закрыт, и пластинки сверху. И когда она включила свет, музыка прекратилась. Люда говорит — у нее не то что волосы [зашевелились], а по спине холодок, а у меня как будто вот здесь что-то, как будто голова зачесалась. Наверное, мурашки или что-то типа того.

Надежда Паулина (2020)

Когда это было, сколько вам лет было?Я маленькая была, я у папы на коленях сидела. Сидела так, и все сидели.
И Аґлю позвали?И он пришел на ночь глядя. С бубном, как всегда.
И как он шаманил, что он делал?Мы все сидели в кругу, вся наша семья. На кухне тепло: печка горит. Папа посадил меня на колени, и я сидела. Свет выключили, и он начал петь, что-то там петь. Сначала чай они пили, кушали, потом начали. Спать было охота! Свет выключили, и давай петь, петь. Сказал папе: «Слушайте!» И прям на чердаке птичка стала петь. Вот это я помню. И он сказал: «Ой, радуйтесь, будет жить», — я то есть. Все, больше не помню. А потом, после шаманства, они начали веселиться — и все.
Потом помню, Аґлю сидел возле магазина. Крыльцо большое, высокое, и он в уголке сидел, и я на крыльце стояла. Говорю: «Я мороженое хочу, мама сейчас должна из магазина прийти и дать 20 копеек». Он ушел, а я села, сижу, камешки разбрасываю и смотрю — 20 копеек (смеется). Я пошла и мороженое купила за 20 копеек. Шоколадное. Все, больше не помню.
А ему, как вы думаете, платили за то, что он шаманил? Что-то ему давали?Да. Обычно спиртное давали. Бабушка рассказывала: она с утра, с шести часов искала что-то в кладовке. У Толи, у моего первого мужа. Она искала что-то. Не может найти! Аґлю пришел: «Что ты ищешь?» Та выходит на улицу. Лето, солнце светит. Она говорит: «Я потеряла бутылку водки, не могу найти». Они возле печки сидели.
И что, Аґлю нашел бутылку?Да. Говорит: «Вот у вас птичка в угольнике, посмотри прямо посередке». Угольник — вот так доски делали и забрасывали уголь в кладовке. «Там посередке, где угольник, там посмотри, птичка там сидит». Она зашла — птичка улетела. Посмотрела — ой! И радостная: «Нашла, нашла!» Вот это она рассказывала.